Оля

Она жила двумя этажами выше. Мы здоровались, встречаясь в подъезде, но не общались. И если быть честным, Оля мне не нравилась — вызывала некоторое неприятное чувство, которое чаще всего вызывают неуверенные, нерешительные, стеснительные люди, не умеющие жить в моменте и вовремя улыбнуться или наоборот — дать отпор, когда надо. Их как будто нет — люди призраки.

Я был тогда в 7-м классе и не понимал, что всему виной — строгие олины родители. Они со своей строгостью сильно припозднились. Наша страна уже победила в войне, запустила первый спутник и первого космонавта, даже Олимпиаду на своей территории провела. Уже можно было чему-то радоваться. Но они держали девочку в строгости, не баловали теплым отношением. И она всегда была хмурой — грустнее осенней тучи.

Однажды в 6-ом “В”, где училась Оля, появилась новенькая девочка — Ира. Оля и Ира стали подругами. А мне Ира сразу очень понравилась, и я начал развивать с ней романтические отношения — проводить до её дома через дорогу, встретить перед школой… это быстро кончилось — Ире я не понравился. Но почему? Я все делал правильно, как мне казалось. Я ничем её не обидел…

Ну, конечно — все дело в Оле. Эта вечно хмурая, надутая, неприветливая девчонка наверное как-то влияет на свою подругу… наверное что-то и про меня наговорила… сама ни с кем не дружит, и другим не дает.

В общем, я нашел козу отпущения и стал относиться к Оле еще более предвзято и недобро.

Дело доходило до мелких школьных пакостей. Но к моему удивлению, и наверное даже разочарованию, Оля никак на них не реагировала. А с течением времени я успокоился насчет Иры, и на Олю мне тоже стало как-то все равно. И встречаясь в подъезде мы вновь стали говорить друг другу “Привет”.

А в 9-м классе я уже во всю занимался музыкой, и мне надо было иногда переписать с кассеты на кассету какую-то новую мелодию — для друзей из Планетария, чтобы они репетировали у себя дома под эту запись. Но у меня был один кассетник. Нужен был второй. Однажды встретившись в подъезде я спросил Олю: “Привет. У тебя магнитофон есть?” — “Есть”. “Дай на вечер — кассету переписать надо”. Оля дала. И потом я часто обращался к ней за кассетником. А потом ей нужно было что-то переписать. И она притащила ко мне в гости Иру — пока что-то переписывалось — как оказалось — для Иры, мы отлично провели время и наконец подружились. А ведь то того Ира обходила меня за квартал. Я тогда отметил про себя, что как все легко и просто получается, когда тебе уже не надо…

Я закончил школу, поступил в институт, и даже переехал в другой район. Олю долгое время не встречал. А Иру вообще больше не видел, что ни хорошо и не плохо. Но несколько лет спустя я столкнулся с Олей на соседней станции метро. С трудом узнал.

Тут стоит добавить, что в детские годы Оля сильно комплексовала от некоторой полноты. Её нельзя было назвать толстой, да и лишних килограммов в ней было пару штук, но она этот груз носила в душе. И он ощущался. Он визуализировался и придавал ей не самый лучший вид.

И вот я вижу перед собой стройную, высокую, симпатичную девушку, с улыбкой на лице. Перед ней коробка. В коробке маленькие щенки — неуклюже возятся, норовят перебраться через картонную стенку — на свободу, как котята. Я и подумал сперва, что котята. Но — нет. Девушка очевидно их пытается пристроить в добрые руки и смотрит всем выходящим из метро в глаза — в надежде найти хозяина для своих собак… смотрит мне в глаза, и говорит с улыбкой: “Привет, Андрей”.

Я не сразу сообразил, почему она мне знакома.

— … Оля? — не узнал тебя. Давно не виделись, давно. Ты сильно изменилась. Живешь здесь?
— Нет, живу я там же. Здесь я щенков раздаю. Тебе не нужно?
— Оля, у меня есть собака. Мне хватит. Большая — ньюфаундленд. Еще одного пса некуда будет. А это все твои?
— Мои. Тоже вот думаю, как бы поголовье уменьшить, но хочется в хорошие руки раздать.

Мы тогда быстро попрощались — я торопился. Но потом часто видел Олю на том же месте. Иногда подходил, разговаривали. О собаках. Она оказалась заядлой собачницей. Теперь-то я понимаю, что любовь к собакам для неё стала компенсацией недостатка любви родителей — собаки со своей безусловной любовью дадут 100 очков вперед любому человеку. Для Оли это было жизненно важно. Тогда, конечно, я не знал об этом.

Оля в какой-то момент смогла изменить себя. Села на диету, похудела, большую часть времени проводила на работе или с собаками, и с родителями почти не общалась. Вышла замуж и начала курить — тогда считалось, что курение препятствует набору веса.

Когда у моего пса Джека случился ушной клещ Оля помогла его вывести. Мы с женой Оксаной несколько раз приходили к ней с псом, общались на собачьи темы. Раз, нашли брошенного щенка ньюфа под сидением в трамвае — не смогли оставить там, взяли себе — выходили (он полудохлый был), но нам две собаки было перебор. Обратились к Оле — она помогла пристроить малыша.

Периодически мы встречали Олю на выходе станции метро Чертановская — все так же — с щенками. Она пристраивала всех щенков, какие обнаруживались внутри её горизонта событий. Мы были рады её видеть, а она, судя по всему всю свою радость делила с собаками. Оля могла быть с ними и в дождь, промокая до нитки, и в лютый холод.

Потом наши встречи прекратились.

А через год примерно мне позвонил её муж, которого я никогда не видел и не знал даже имени, но он представился так. Рассказал, что Оля умерла. Однажды промокла с собаками своими, замерзла сильно — воспаление легких, поздно спохватились, не смогли спасти… и вот уже год, как её нет… Пока мужчина рассказывал это, его поначалу спокойный голос превратился в рыдания. Я слушал его сколько мог, выбрал паузу, сказал, что очень сочувствую и сожалею…

— Оля говорила, Вы пишете музыку?
— Да, пишу.
— Напишите что-нибудь посвященное Оле. Пожалуйста! Я не умею, мне это не дано. Но Вы можете это сделать для меня. — Понимаете, написание музыки, это не то, что можно сделать по просьбе. И я никогда не писал музыку на заказ. Музыка как-то приходит ко мне, но я не управляю этим процессом. Я могу лишь принять это. Но не вызвать.
— Вы же музыкант, композитор! Неужели Вы не можете написать музыку для Оли. Я не знал Вас, но Вы были другом Оли — она так о Вас говорила.
— Я не могу Вам этого обещать. Я глубоко потрясен смертью Оли и искренне Вам сочувствую. Но я не могу обещать сделать то, что у меня не всякий раз получается, и я честно сам не знаю, как пишется музыка. Боюсь, это не только от меня зависит.
— Вам нужны деньги?
— Деньги нужны всем. Но это не тот случай. Оля действительно мой друг. Друг детства. Но, знаете, я слышал, Вы плакали в трубку. Мне бы тоже сейчас осознать произошедшее, и тоже выплакаться. Для меня это очень больно. Может быть не так сильно, как для Вас, но, поверьте, мне в такие минуты не до музыки. Я не уверен, что смогу. Сейчас — точно нет. А то, что не получается без денег, и за деньги не выйдет. Поэтому прошу Вас, про деньги больше не говорите.
— Я понял Вас. Извините.

Он положил трубку. И больше не звонил. А я осознал, что музыка — совсем не то, чем я распоряжаюсь. Конечно, у меня было двоякое отношение к этой просьбе. Просить незнакомого человека написать что-то посвященное ушедшей в мир иной любимой женщине — это как-то странно на мой взгляд. Это же никогда не станет его посвящением. А зачем ему мое?

Но я действительно хотел что-то написать для Оли. И — не написал. Не смог. Были случаи, когда это получалось. Но в этот раз не получилось. И я думаю, что там, откуда ко мне приходят мелодии, этого не было в планах, не было среди предполагаемых или возможных событий.

А может быть просто Оля этого не хотела. Она вообще в этой жизни мало чего хотела для себя. Она заботилась о других: о спокойствии родителей, о муже, о собаках, о друзьях. Что ей самой было нужно в жизни? — этого я не знал. Быть может — чуть еще похудеть, чтобы соответствовать запросам общества и стандартам красоты… хотя она и так была красива, особенно, когда улыбалась.